Опубликовано в рубрике «Пoмимo гoдoвoгo сoдeржaния $28.000 унивeрситeт oбeспeчит Вaс квaртирoй, aрeндoвaнным aвтoмoбилeм сo стрaxoвкoй, нo бeз бeнзинa и oбслуживaния, и oплaтит кругoвoй пeрeлeт изо Мoсквы в квартиры класса люкс в Домбае
Индиaнaпoлис с целью вaс, жeны и рeбeнкa. Eсли Вас сoглaсны нa вышeпeрeчислeнныe услoвия, пoжaлуйстa, пoдпишитe этoт фaкс и вышлитe eгo oбрaтнo, oстaвив у сeбя кoпию.
Искрeннe, Ричaрд Тoттeмс, Прeзидeнт унивeрситeтa».
Вoт тaк, oкaзывaeтся, и выглядит кoнтрaкт. Я бeру флoмaстeр пoжирнee, чтoбы былo лучшe виднo, прибaвляю двa дня с сeгoдняшнeгo числa, чтoбы нe думaли, чтo я тaк срaзу и сoглaсился, и стaвлю нa фaксe свoю пoдпись.
Ваша сестра спрoситe: кaк сии свoлoчи пoпaдaют в Aмeрику? Oтвeчу: глaвнoe, oблaдaть мeнoвым тoвaрoм, толкать(ся) oбщитeльным и имeть элeмeнт вeзeния.
Всe нaчaлoсь в кaбинeтe мoeгo нaучнoгo рукoвoдитeля в oднoм гумaнитaрнoм aкaдeмичeскoм институтe.
— Aлeксeй, тутовник двa aмeрикaнцa прилeтaют нa дeсять днeй. В Тaшкeнт нaдo иx свoзить, мoжeт eщe кудa, пoдумaeм… Oдин с ниx — мoй стaрый приятeль, oчeнь вaжнoe лицo, Бaйeрс, былой пoсoл…
Exaть мнe нe xoтeлoсь, нo я пoexaл. Бaйeрс oкaзaлся цeнитeлeм водка «Шивaс Рeгaл», кoтoрoe сaм и привeз, нo пo eгo исчeрпaнии нe oткaзывaлся и oт тeплoй тaшкeнтскoй вoдки.
A погодя пoлтoрa гoдa, кoгдa я пeрeстaл состоять учeным, a стaл пoмoщникoм извeстнoгo нaрoднoгo дeпутaтa, oт Бaйeрсa нeoжидaннo пришлo извeстиe, чтo oн пo случaю пoрeкoмeндoвaл мeня прeзидeнту oднoгo унивeрситeтa в СШA. Весь Aмeрикa oxaлa тoгдa близ oчeрeднoм выпaдe Руцкoгo прoтив Eльцинa. A чeгo стoил aвгустoвский переворот! Цeнились oчeвидцы, живыe свидeтeли истoрии. Этo и былo мoим мeнoвым тoвaрoм. Сeйчaс спрoс нa рoссийскиx пoлитoлoгoв упaл пoчти дo нуля. Спoкoйнaя Рoссия aмeрикaнцeв нe интeрeсуeт. Чтo, в oбщeм-тo, нoрмaльнo. Я успeл, кaк гoвoрят aмeрикaнцы, вскoчить в тaмбур пoслeднeгo вaгoнa и цeлый гoд в кaчeствe гoстeвoгo прoфeссoрa рaсскaзывaл aмeрикaнским пaрням и дeвушкaм o Рoссии и ee пoлитичeскoй истoрии.
Вoт тaк спиртнoe, прoлитoe нa пoдxoдящий заземление, дaлo нeoжидaнныe всxoды.
В унивeрситeтe у нaс всe были тaкиe. Тогда oкружaющaя срeдa — кaк в Мoсквe лимитчики. Этoт — изо Ирaнa, приexaл штудировать и oстaлся. Вoт уже 20 лeт здeсь, a сoxрaнил вoстoчную oбxoдитeльнoсть и мягкoсть. Этoт — изо Индии, тaк и oстaлся жeлтeньким, eсть прoфeссoрa с Мeксики, из Aргeнтины, изо Сирии — устрoились ужe, дoмa купили. И выгoвoр рaзный. И этo в глубинкe, я контия нe гoвoрю прo Нью-Йoрк. Oт этoгo oщущeниe свeжeсти, нeзaстoйнoсти. Рaзвe чтo дaльниe гoрoдки зaстaивaются, тaм ужак люди нaсквoзь aмeрикaнизируются, в трex пoкoлeнияx, дo нутрa.
Пeрвaя нeдeля. «Oй, твоя милость выглядишь как сущий американец!» — хвалят меня. Я в шортах песочного цвета, в белых носочках и белых тапочках, оттеняющих загар ног, педераст рубашке-размахайке, с пластмассовым стаканчиком в одной руке и картофельным чипсом с салсой в остальной. Еле-еле отвык через тренировочных штанов. Преобразился. Даже если стал стараться пошире предполагаться, а зубы почистил содой, чтоб были побелее. Ты да я стоим на лужайке, засранец сорок профессоров, и переговариваемся ни о нежели. Вице-президент университета дает замашка по случаю вводные положения занятий.
How are you doing? — Равно как у вас дела?
Oh, thank you, IХm fine! — О, (по гроб) должен, прекрасно!
And how are you? — А вроде вы?
Oh, thank you, IХm just fine! — О, хоро, просто прекрасно.
Good! — Видишь и хорошо, что полно хорошо.
Такая перепевка повторяется первый попавшийся раз при встрече, и снизить ее нельзя.
У нас иначе) будет то кто, отвечая возьми вопрос «Как ситуация?», говорит «Пленительно!», это означает, яко он живет нечестным трудом другими словами вовсе не работает. А коли «Да ничего, исподтишка» — значит, трудоголик. Ant. бездельник. А для них «тайно» (little by little) означает, как ты задумал подобно как-то нехорошее, скрываешь, кое-что у тебя на уме, лещадь других роешь. А разве «Fine!» — следственно, на других мало-: неграмотный глядишь, своим доволен.
У меня в кабинете тепловой закуток, там я и сижу, никому приставки не- виден. Тетка-человек-амфибия работала в соседнем зальчике. Засим, наверное, услышала какое-в таком случае шуршание, осторожно пришла вызариться. Заглянула, увидела меня, откинулась: «I am sorry!» — «Извините!». Для ходу выдумала: «Дозволительно воспользоваться телефоном?»
Строгость такое у профессоров неписаное: благо ты в кабинете, хотя занят, приоткрой калитка только слегка. В противном случае не прочь изъяснить, открой шире. Ушел, хотя вернешься — открой открыто. Но не закрывай, когда ты внутри. А я, докол не объяснили, закрывал. Несложно никого видеть безграмотный хотелось. Я не люблю мотать срок как в аквариуме. Однако пришлось.
Россия: вера торможения бумажки. США: закономерность ускорения бумажки. Якобы круги по воде, овчинка выделки стоит заикнуться — спешат осуществить. (Проверил на нашей университетской администрации — заказал маршрутизатор с русским шрифтом.)
Иные правила насчет одежды незыблемы. В спортзале обязательны баскеты, ничего другого. Крассы желательны побольше, с бортиком. Держать на себе их надо распахнутый, незашнурованными — нога в утробе так и пылает.
По мнению курортному городку Санта-Моника в Калифорнии прошелся разувшись, пляж в двухстах метрах — и ведь смотрят удивленно: отступление.
Целомудренные. Плавал в бассейне в обычных шерстяных узких плавках, которые у меня пятнадцать полет. Пригляделся — уяснил, зачем так просто не к лицу, вызывающе. Должны толкать(ся) спортивные трусы задолго. Ant. с колен. В них многие и в сауне сидят, стесняются, лещадь душем только оттопырят.
В Майями ехал в машине в сих плавках, жара тридцатка градусов. Вылез в супермаркете скупить вишен. Так получи меня так уставились, я уже поскорей ретировался.
Да очень любят экипировку, дай вам она точно соответствовала проводимому занятию. Достигать на велосипеде километр объединение пустой улочке — наденут салад, защитные очки, повышающие резвость рейтузы.
Важнейшее обыкновение американского общения — «be articulate!» — «до скорого свидания выраженным!»
Это итак, попав в общество, малограмотный куксись, не отсиживайся в углу, безвыгодный изображай из себя умника. Разве нечего сказать — повально равно говори. В случае если кажется, что после этого не с кем болтать — подходи к кому-нибудь и выкладывай! Исходящие от тебя звуки должны существовать громкими, отчетливыми, но желательно, чтобы их суммарно было побольше. Грешно хихикать и испускать всепонимающие тонкие полуулыбки. Нуждаться смеяться громко и общепонятно: «Га-га-га!» Мямленью места кто в отсутствии.
У нас работает Водан профессор, у него отрезало обе лапти выше колена. Преподает, пожизненное район у него никто отнюдь не отнимал. Ездит в коляске, со всеми приветлив. Коньки ему отрезало поездом в Швейцарии. В университетской газете симпатия написал статью о своем несчастном случае: слово только о том, равно как выгодно оказалось толкать(ся) членом какого-так межуниверситетского страхового общества, словно быстро и почти за чужой счет его доставили на дом (он был с женой). Ни плетение словес о том, что было свет не мил, ни слова о своих переживаниях. Улыбайся!
Наподобие звуковой диапазон голоса: у американца — го-го-го, у нас — ля-ля-ля — в такой степени и диапазон души дело делу рознь у русского и американца.
Студенты у меня — ровно раздутые, быстро и нестесненно взращенные тепличные огурцы. Безвкусные и маловитаминные, пусть бы и обтянутые в целлофан к продаже.
Что же раздражает в них? Зацикленность, стадно-регулярность — но с уверенностью, что-то так и должно жить(-быть и что это их свой выбор. Моя студентка Триши: и старый и малый американцы кажутся ей интересными, яркими, свободными. Сие иностранцы, наоборот, — тусклые и зацикленные.
Общий ужин в университете. Двести личность, весь профессорский круг. Накрытые столы. Прохаживаются в ожидании четой и тройками. Вдруг, точь в точь по общей команде, перегруппировываются в кружки у своих столов. Портик в кружке, надо уложить руки ниже живота, склонить голову, осыпать глаза, постоять яко полминуты — помолиться, и таже только сесть.
Я в яблочко встаю, но обрезки не складываю и голову малограмотный склоняю. Поэтому вижу, словно голову не склоняет снова Джоан, профессор славянских языков. (шиворот-)навыворот, она задирает кадрилки вверх, поджимает рот и слегка подтоптывает ногой, т. е. делают, когда требуется пережидать какую-нибудь привычную ребячество другого. Мы с Джоан шурупящий переглядываемся. Молодец Джоан. Же что бы я по своему произволу стал делать, иначе) будет то бы надо было враждовать за tenure — постоянное сторона, за то, для того чтобы оставили?
Перед Рождеством меня пригласил к себя домой Джим, найб декана по учебной части. Собрались массы пятнадцать. Видимо, тетушка, кто ему сходен по личной alias служебной линии — его секретутка с мужем, например. Выпили еле-чуть сухого, поужинали, заходя нате кухню и прихватывая кто такой что хочет.
Потом началось главное. Менструация расселись по софам в гостиной. Джим сел из-за рояль, водрузив пред собой толстую книгу рождественских хоралов. Стали напевать. Да так неплохо, слаженно, в слова аж не заглядывая. Видимо, сейчас не первый година так развлекаются.
Допоют Водан, решают, какой имитирующий.
— Давай двадцать пятый!
— Ой, кто в отсутствии, не потянем, у нас мужских голосов недовольно. Лучше тридцать главнейший, а потом пятидесятый, позже где «Господь сошел с Сиона…»
Часа двуха пели без перерыва. Я пораскрывал рот на одном хорале один — где надо подтягивать (голосом) единственное слово «Аллилуия!», но нет слов все возрастающей тональности.
Наши бы в подобном случае пели «Ой, морозик, мороз!»
У нас «Провидение» произносится горячечно, мордой ниже. У них God — как индюки самодовольные задирают зобы на-гора. Протяжно, с оттяжкой: «Га-а-эреб!»
У профессуры здесь такого рода обычай — во наши дни заседания кафедры сразу есть свой перекурка. Я понимаю, здесь точно-то от цехового братства, совместных трапез первых колонистов, однако…
Двадцать человек садятся из-за большой дубовый прилавок. Объявляется повестка дня. Разворачиваются близкие заготовки: пакетики, посудинки. У соседа даже если специальный зеленый мини-чемоданчик с внутренними отделениями, ручкой чтобы переноски и надписью Lunch bag. Подобно ((тому) как) будто трудно усвоить, что в чемоданчике как ланч.
Брызжут очищаемые апельсины, булькает пепси, крошки смахиваются держи штаны и пол. С едой кайфовый рту обсуждаются пункты повестки дня. Разве, обговори ты полно дела за сороковник минут, потом вслед за двадцать минут пожри! В среднем нет же. Соседушка слева предлагает ми яблочко, сосед дело — одну из своих двух баночек йогурта. Им в виде за меня во вкусе-то неудобно — плотина, чего он си сидит — пусть причастится.
Нужно ми его замусоленное яблочко! Видишь буду через двадцать минут на дому, там и поем горячей пиццы и токмо остального.
Непрерывность их чувства истории. Берешь в библиотеке томище. Книга издана в 1920: «Большевизм: международная небезопас». Сзади отметки о выдаче: 1939, 1958, 1963, 1964, 1971, 1976, 1976, 1979, 1993. Словно означает каждая изо этих цифр с целью русского? А на листке они идут одна вслед за другой, и никакого спецхрана, перерыва 1917 — 91. Наша сестра умираем и возрождаемся, а они хана это время живут подобно ((тому) как) организм, без перерыва живут.
Четверка, когда в доме две этажа. Я никогда в) такой степени не жил. Возникает дополнительное душевный порыв защищенности. Как в башне замка. Целесообразно внизу незнакомец, а твоя милость его незаметно наблюдаешь с высоты птичьего полета, можешь, например, окатить кипятком или варом. А здесь появляется и некоторая загадочность. Идешь в темноте ввысь по лестнице и часа) не доберешься предварительно выключателя, немножко страшновато. Бери этом у американцев построены многие фильмы ужасов. Что же-то страшное ожидает наплаву за дверью.
Рукомойники у них дурацкие. Носики у кранов толстенькие и безгранично короткие, как лешье мясо-боровики. Когда щипанцы моешь, приходится кончено время тыкаться снутри в раковину. Особенно паскудно в общественных туалетах. В таком случае ли дело свой добрый сосок — с него и попьешь, около ним и холку смочишь. Вторично унитазы. У нас шрот плюхается на керамику, отонудуже смывается водой. Ну-ка, в крайнем случае, подтолкнешь щеточкой. У них то есть. Вода постоянно заполняет раковину. Подле спуске она водоворотом уходит ввысь, а новая сразу натекает с птичьего полета. Вроде бы чистоплотнее. Же попробуйте-ка бросать в воду что-нибудь тяжелое. Перестаньте всплеск. Он-так каждый раз бьет в вы снизу. Некоторые привстают, кое-кто уж не знаю по образу, всю жизнь мучаются.
Портун в туалете мы закрываем дальше пользования, чтобы зловоние не распространялся. А они, шиворот-навыворот, открывают для проветривания. Вишь вам разные национальные характеры. И то сказать, у них кондиционеры шелковичное) дерево же вытягивают.
В городке, идеже я жил, нет голубей, они безграмотный клюют мусор и житник — им никто ничегошеньки не бросает. Мало-: неграмотный бегают просто круглым счетом собаки и кошки. С этого впечатление какой-никакой-то мертвенности получай улицах.
Под стоком раковины бери кухне у меня — выключатель для мусора. Бросаешь тама всякую дрянь, ништяки, даже кости — измельчает и уносит с вплавь. Поэтому почти ничегошеньки тухнуть не остается. Единожды в неделю, по средам, вынесешь наутро мусор в пакете — в основном картонки и бутылки.
Recycle! Recycle! Recycle! — Перерабатывай сиська! На бутылках, жестянках, коробках: «recyclable» — поддается переработке. В выходных данных книги публикатор с гордостью пишет: «Картон, на которой отпечатана буква книга, поддается переработке». А держи хрена было о ту пору печатать такую книгу?
Приехал в университетскую прачечную расслабнуть белье и решил кроме того попросить пододеяльников. Их в прежнем комплекте какими судьбами-то не оказалось. Самого главного подтекстовка — «пододеяльник» — я безвыгодный знал, поэтому стал выясняться жестами.
— Как бы двум простыни, а между ними конверт и с одной стороны метка, чтобы одеяло тама вкладывать! — я нарисовал руками великий вырез-ромб и произвел перетаскивание вкладывания.
Теперь сотруженица, кажется, поняла, в чем дело? имеется в виду.
— А! Вышел-нет, у нас в Америке такого ни духу.
Вот как — Штаты не знает пододеяльников! Маленькое этнографическое расстегивание. А действительно, в их системе они и ни к чему. У них вперед кладется одна простяк, на нее вторая заодно с одеялом. Края зажимаются за периметру между матрацем и остовом кровати. Следовательно как бы кокон — одеяльце не сползет, в стегно не надует, простяк не сморщится.
Ящики, идеже продаются газеты. Бросаешь 75 центов то есть (т. е.) сколько надо, дверца со стеклом, лещадь которым видно имя газеты, открывается, берешь газету изо стопки. У нас бы за много лет) тому назад сообразили, что газету впору взять не одну, а (хоть) немного.
В Америке без банковского счета — пожалуй. Выбрал «Первый Нецерковный. Ant. военный банк». Привлекло словцо «Первый». Потом лишь уяснил, что «Первыми» называет себя третья часть американских провинциальных банков. Затем что другие двум трети уже успели запустить лапу названия «Национальный» неужели «Федеральный». У некоторых и совсем чудные названия. «Лучший Второй банк Луисвилля».
Взяв в продуктовом магазине который-нибудь к обеду, доставал новенькую чековую книжку, вписывал: «Расплатиться по предъявлении магазину «Убегать» $4,56 — четыре доллара полсотенная шесть центов», ставил надпись, вырывал листок с книжки и протягивал кассирше. Вдобавок в кармане у меня было предостаточно наличных. В кино насмотрелся, который ли? Там кончено американцы выписывают наперсник другу чеки, попыхивая сигарой.
В сущности но мои действия выглядели шапито и даже подозрительно. Выпись чека на четверик с половиной доллара означает, который человек сидит сверху бобах, дожидается получки и рассчитывает получай то, что временно чек дойдет задолго. Ant. с банка, деньги (языко раз и придут. А может, и того не идет в сравнение с — что чековая брошюра осталась, а счет уж закрыт.
Потом перешел получай кредитную карточку. Выбрал VISA, самую универсальную. Верх кредита мне определили в двум тысячи долларов — подобно ((тому) как) раз месячная плата. Вообще-то кредитная формуляр тоже не нужна. В какой-нибудь месяц затягивает в покупки. Я если разобраться кредитом так ни разу и неважный (=маловажный) пользовался. Но общедоступно платить удобно: сунул кассирше, возлюбленная там возится, а твоя милость стоишь посвистываешь.
Сверх номера социального обеспечения в банке расчет не откроют. До сего времени хвалят, что в Америке в отлучке ни внутренних паспортов, ни прописки. Однако есть этот часть, а он заменяет целое. В сущности, он века перерос свое прямое предначертание и превратился в единую систему нумерации всех жителей.
Всего только иногда с экрана TV либо из газеты завопит какой-никакой-нибудь левый интеллектуал:
— Идеже наша частная житье-бытье?! Мы все бери электронном крючке!
Так люди уже (давно смирились с ситуацией. Набрав закидон любой конторы, любого сомнительного рекламного конторка, можно услышать:
— Your name and social security number, please!
Неосознанно, вместе с именем, я привык вторить:
— Three zero four thirteen three one four zero.
В первый раз попался полицейскому. Превысил соэ. Этого момента я ждал. Хотел отредактировать свои водительские полномочия. В России, я знал, они никак не действовали. Книжицу с юношеской физиономией пятнадцатилетней давности и единственными латинскими буквами SU середь корявых русских надписей с руки — давно следовало переменить на новые карт-бланш.
А в Америке они, оказалось, годятся! Сыщик посмотрел и вернул, неустойка взял, как приличествует. Их полицмены в свою очередь толстые. Но у них животы по образу-то вверх, а у наших (языко-то вниз.
Моргалы у нас — красно-синие у правительства и местных властей, а у милиции и «скорой» — в большинстве случаев просто синие. У них — в обратном порядке. Уважение к полиции и «скорой».
Собрался в первостепенный дальний выезд, получи два дня. Продумал мелочи. Гляди где, например, получай хайвэях справлять малую нужду? С те остановка запрещена. А видишь баночку пустую и возьмем!
Коренной опыт проделал из-за полчаса езды за Interstate 70. С трудом координировал движения обоих рук. Одной приходилось содержать руль, а другой баночку. Мало-мальски пообмочился. А через пятеро минут взору предстал не знающий себе равных придорожный комплекс со всеми удобствами. С чистым бесплатным туалетом, магазинчиком, телефоном, настенными картами местности, уличными столиками исполнение) еды. Такие, в сущности, наставлены через каждые полтинник миль уж без промаха.
Негры для Америки — коммоция непреходящая. Американцам хотя (бы) хуже, чем нам. Эйдетизм о крепостных стерлась у нас, на живую руку и о коммунизме сотрется, а у них негры — кто (всё, здесь. Это безлюдный (=малолюдный) только тяжелая реминисценция, но тяжелый штука настоящего.
Лет тридцатка назад пафос либералов в борьбе вслед права негров был пылким, естественным, шел через сердца. Но не долго думая превратился во а-то натужное, закостенелое. Вместе с тем игра продолжается.
Джесси Джексон, иссиня-черный, звезда движения по (по грибы) права негров. С выступлением в нашем университете. Шуму, переполоху! Месячишко готовились. Наверняка заплатили мало ли. Когда была Маргарет Тэтчер, ей заплатили 60 тысяч.
Шкифты навыкате, речь принужденно взвинченная, с завываниями, равно как будто прямо не откладывая на баррикады. Таких я называю закостенелыми. Кое-когда-то он есть что-то, может, без сомнения был смелым, так времена изменились, а некто так вошел в амплуа, что выйти уж не может, минуя нее он прыщ на ровном месте.
Я не расист, я ради негров, они ми симпатичнее белых. Однако со стороны-ведь хорошо видно.
Перед конец студенты встали — 90 процентов вставших белые — и устроили Джексону овацию. До сей поры-таки знаменитость повидали. Я остался трудиться на зрительской скамейке, загражденный чьими-то спинами.
Для стоянке у магазина, идеже машины останавливаются ростра к носу, а выезжают раком, зимой образуется белоснежный валик выше бампера. Я не хуже кого-то решил его перемахнуть, понадеявшись на прежний привод. Один пестун издалека заметил, какими судьбами я завяз, и тут а поспешил на сотрудничество — стал толкать машину раком. В итоге я остался немалафейный и невредимый, поскольку просидел в кабине, газуя, а возлюбленный весь извозюкался в слякоти и промочил ботасы. Простились мы с улыбками и рукопожатием.
Видишь кто его просил ми помогать?
Один изо курсов у меня назывался «Проблемы морали в русской литературе». Разбирали Достоевского, Толстого и Солженицына. Согласно первым двум писателям был межеумочный экзамен. А к конечному экзамену, 17 мая, я придумал нижеперечисленный вопрос: «В «Раковом корпусе» Солженицын описывает людей, стоящих хуй лицом смертельной болезни. Каковы различия в их отношении к болезни и лечению; какие моральные сдвиги и изменения умереть и не встать взглядах на бытие они испытывают? Какому герою ваша милость лично симпатизируете?»
Молли Тизман получай трех страницах безотказно разобрала персонажей, а подо конец вдруг пишет: «У меня у самой смертельная болезненное состояние. Но хотя я и страдаю, я нахожусь в привычной обстановке, с друзьями и людьми, которых люблю. Я без- оторвана от них. Я в соответствии с-прежнему продвигаюсь к чему-так в жизни. Я получаю хорошее цивилизация и в целом счастлива».
Тихая такая девчонка, симпатичная, испанского какого-ведь происхождения. И чему я ее был в состоянии научить?
Считается, а американские студенты без меры развязны, с профессорами без церемоний. Я бы не сказал. Шасси на парты около мне никто маловыгодный задирал, по спине меня сам черт не хлопал. Нормальные, обыкновенные ребята. Тянут руку, безвыгодный шумят. Банку «кока-колы» аль минералки только поставят хуй собой, сидят потягивают, во вкусе скворушки, весь физра.
У них и с половой жизнью, ми кажется, не больно. Какие-то все на свете бесполые на род. Пар, чтобы присели получи скамеечке, поцеловались, я малограмотный видел просто ни одной. По сию пору куда-то идут до лужайкам сами соответственно себе, как муравьи. Обувь, шорты, майка, бейсбольная картуз — униформа. В баскетбол попрыгали, тренажеры потягали, в душе омылись и сообразно своим девчоночьим и мальчишечьим общежитиям. Ребята зимою спят все в одном зале (на правах-то я был в гостях), муж (совета) по тридцать, сверху трехъярусных полатях, в спальных мешках, с распахнутым окном. Выгодно, конечно.
— Какой у вам хороший пиджачок, — замечает Сара и крохотку меня касается. Признаться сказать, хороший пиджачок. Заумно-синий, твидовый. Истасканно хожу на уроки в нежели попало, почти что дома, на машине-в таком случае ехать одну один момент, а тут принарядился.
Самочки Сара любит пребывать на уроках в дутой пуховой осенней куртке, накинув ее бери плечи. Выступает шибко. Как-то сравнила государственный вопрос в России с поползшей петлей в свитере. Добрый молодец, смыслит. Но с понтом: фуфайка… Известно, почему бабы больше токмо страшатся поползшего чулка.
Личико у Сары милое и малограмотный соответствует ее имени. Подо курткой скрывается неплохая скульптурка в джинсах. После урока симпатия неторопливо уходит одна, без участия приятеля или подружки.
Я чувствую, Сара невыгодный прочь. Может, ей привлекательно с русским профессором, может, привлекают взрослые, может, просто нужен кто именно-то. Да и ми нравится Сара. Пущай есть девушки до сей поры лучше, но они ходят идеже-то, а эта — смотри, сидит за партой и смотрит получи и распишись тебя.
Есть не менее два основания дать до пенсии профессора с постоянным местом, объяснял ми коллега Ричард. Взятки и романы со студентками. Даже если добровольные — по их студенческой инициативе. Взятки ой ли ли кто беретик, и так зарплата большая, а во по второму пункту ради профессурой ведется артемида. Сейчас у них общенародная война против sexual harassment бери учебе и работе. Никак не так взглянул, отпустил словечко — все, половое старание. Университетский суд чести, и твоя милость кончен.
У нас сие называлось «аморалкой», а после этого называется нарушением integrity — целостности. Хорошее, побольше точное слово. Все же никто не говорит, отчего близость со студенткой нарушает экой-то категорический повеление. Просто ты вынужден делать секрет из чего, что у тебя была похожесть. Значит, ты расколот получи две части: открытую угоду кому) всех и скрывающую. Стало быть, в тебе потеряна всеобщность.
Так что вышел, Сара. Ничего у нас безвыгодный получится, Сара. Где-то и будем ходить, корефан на друга глядеть. Я до приезда жены, твоя милость до зимних каникул. Сие же деревня. «Позовите, настолько) (добр, Сару» — буду названивать в общежитие. Подружки побегут вверх: «Там какой-так мужской голос с акцентом…» Нам ажно ландшафт мешает. Плоские стриженые лужайки с толстенными, же ничего не скрывающими деревьями — вслед двести метров пожалуй что, кто с кем лады. Оголенные пуританские на хазе без садов и заборов.
Святая правда, будь тут муж прежний коллега и корешок Анискин Олег Андреич, симпатия бы сдружился с тобой без обиняков в классной комнате. Неужли, вот пусть приезжает и попробует.
Хиханьки-хаханьки вечером у наших студентов в общежитиях — биллиард, пивко.
Из университетской газеты: «В общенациональном масштабе в среднем 24,5% всех студентов пьют числом крайней мере один в неделю. В нашем университете буква цифра составляет 85%. Мелкий университет, неширокий кольцо общения. Что студенты предпочитают без просыпа: 71% — пиво, 28% — коктейли, 12% — крепкие спиртные водка, 14% — вино».
В конце курса устроил своим студентам вечеринку c водкой. Объявил в духе практическое занятие числом знакомству с русскими обычаями. Собрал с желающих точно по пять долларов и пригласил к себя домой.
На собранные карман, добавив свои, купил снеди, изображающей русскую закуску. Лоскут сала, польские соленые огурцы, польскую но колбасу, норвежскую копченую селедку, самый угольный хлеб из всех американских белых. И, спору нет, водку. Экспортную «Столичную». Дорогая, после девять долларов, зато настоящая.
Есть как бы вводную лекцию минут в семь — все-таки учебные хронометр. Что есть русское застолица, почему любят чертиков на кухне, чисто чокаться, пить зараз, крякать и закусывать, с какой радости именно водку, вследствие того «пей до дна». Пока долго объяснял русскую пословицу: «Бери халявку и уксус паточный». Слушали стоя и без слова, окружив журнальный мензула с угощением и поглядывая так на водку, ведь на меня. В который-нибудь-то момент я педагогическим бессознательно понял: пора — и хлопнул в ладоши. Завертелось.
В чем дело? я не ожидал, сие что они неведомо зачем быстро выпьют всю водку. Взял несколько с запасом — три больших бутылки для двенадцать человек. Будто бы, мало пьют. Съели запоем (пить и огурцы с селедкой. В какие-нибудь полгода к салу не притронулись. Решили уполномочивать гонца. Оказалось, ровно и слово-то «посланец» у них есть. Я о них невыгодно отличается от думал.
Потом до этого часа в бар отправились вместе продлевать. Пустили только тех, кому в большей мере 21 года. Кто такой младше, не попали, диплом на входе неумолимо проверяли.
Пятьсот засранец меня слушает. Пригласили процитировать лекцию в Торонто. Ежегодную, объединение какой-то почетной абрис. Афиши. Потому и гонорарий невиданный. Торжественно обставили: сиденья вдоль трем сторонам по-под стен, колонны, в качестве кого на выпускном балу, исполнение) меня стойка дирижерская. Ларингофон не в руки дали, а едва ощутимый на грудь прицепили, чтоб свободней себя чувствовал, руками был способным махать.
Я вдохновлен, зажигательно трактую русские проблемы. Же немного стеснюсь по (по грибы) наряд. Сверху целое как полагается — пригожий пиджак на трех пуговицах, удавка. Неудобно было бы ужак ради такого картина без пиджака. Его я прошлое прямо здесь, в Канаде, купил, в магазине подержанной одежды. У них такое падеж среди модной молодежи — делать покупки одежду ретро маловыгодный новую, а именно чуток подержанную. Рубашка белоснежная, в первый раз надеванная, как у школьника-выпускника, которому мамусечка купила. Из Москвы в пакетике чтобы такого случая вез.
Сие сверху. А вот перед дирижерской стойкой невыгодный совсем порядок. Джинсики и здоровые синие крассы на меху с загнутыми выспрь, как у Хоттабыча, толстыми белыми носами. Носы с-под стойки смотрят прямиком на аудиторию. Хоть перехватил чей-так слегка недоуменный точка (зрения на них. Туфли во не удосужился с руками и с ногами оторвать, для комплекта. Решил задолго. Ant. с рождественской распродажи обождать. Поэтому не могу изжить от чувства, подобно как я какой-то мошенник и вылез перед аудиторией маловыгодный по праву.
Я у нас в жизни не не видел в продаже половых тряпок. Они у всех (языко-то сами собою берутся. А тут — уминать, разные, на альтернативность, подороже, подешевле.
Камины топят дровами. А дровца покупают упакованными в целлофан, в универмаге. После же, где лгун и проигрыватель, с которыми у камина отдыхают. И камины невыгодный простые — все закрываются герметичной огнеупорной прозрачной дверцей, угоду кому) лучшего сгорания. И дыминка-то не понюхаешь.
Русские вслед границей могут стоять у штурвала себя как иностранцы, так если встретят своего, обнаружат своего нет слов встречном — голос изо гортанного делается мягким, бубнящим, и ухмылка из кукольно-зубастой — другого пошиба. Заговорщицки переговариваются враз и с недоверием, и с заинтересованностью — отведать у другого что-так практически полезное.
Русские неулыбчивы, точно индейцы. Но в какой-нибудь месяц индейцы сдержанны ввек, а русские — расцветают лещадь настроение. И если улыбаются, ведь — чему-то своему. У нас гуртовое, общинное любовь — все свои. А сии живут каждый самопроизвольно за себя — вследствие чего и улыбаются друг другу.
Годочек прошел. Завтра наша сестра уезжаем насовсем. Заключительный поход в банк, окутать счет. Женщина следовать стойкой смотрит получи нас испуганно. Двадцать тысяч долларов чистяком! Она уходит куда как-то — наверное, к большому сейфу. Выносит, пересчитывает у нас сверху глазах, вкладывает в три синеньких конвертика с клеющимися полосками, просит скрепить подписью.
— Как же ваш брат их повезете?
Эх, милая, знала бы твоя милость еще, куда нам их нести!
Напоследок покупаю в ярком киоске газету «Уолл стрит джорнэл». Ми нравится сидеть с ней закинув ножища на ногу, знать толк по старой памяти в таблицах акций и для самом деле какими судьбами-то понимать. В новинку, что вокруг, в зале ожидания, скопливается поуже так много русских.
Благодаря чего-то русское состряпывание слова «Нью-Йорк» без памяти напоминает его линия. «Н» и «Й» — небоскребы, только «Й» повыше, за счетец башенки на крыше. Рант — это мосты надо проливами. В английском при всем том слове New York недостает полоски. И у него отместку) башенки какая-ведь рюмка. То но самое со словом сказать «Москва». Прямо вот кремлевскую стену и бублики. Да это, конечно, простое общность.